Зачем?

Государство наложило санкции на обсуждение причин и хода военной спецоперации российских вооруженных сил на Украине. Мы как законопослушные люди, естественно, подчиняемся. Но в то же время не можем не спросить: а зачем? Нет, не «зачем операция», теперь уже «зачем запретили думать, зачем операция»?

Тут-то мне и возразят: ну, как же запретили думать? Об этом сейчас трактуют на каждом углу и даже на площадке возле «Победы» в центре Новосибирска развёрнута весьма заметная экспозиция с «объяснениями». Официальные лица, федеральные и региональные, политики и общественники, выступают, делятся своими мыслями. Ни один ведь не начинает речь со слов: «Как сказал президент Путин», далее цитата со ссылкой на сайт Кремля. Или: «как утверждает генерал Конашенков…» Или, на самый худой конец: «Внимание, дамы и господа. Владимир Соловьев считает, что…» Нет. Все же на местах высказываются «от себя». Говорят нечто с претензией, чтобы слушатели были уверены – это их личные тезисы. Выступая, они делятся знанием. Они думают вслух.

Ну или по крайней мере думают, что думают.

И всё это, конечно, прекрасно. Но вот в чем проблема: мы, нынешние (с благоговением и обожанием) слушатели интригующих экскурсов в исторические и политические процессы с высоких и низких трибун, имели несчастье где-то когда-то чему-то учиться. Иногда даже неплохо. Это нас испортило, потому что мы зачем-то усвоили: если лектор не может доказать утверждение, сделанное им с кафедры, то он, наверное, как бы это посовременнее выразиться… небоеготов. Профессионально несостоятелен, формулируя более академически. А может он или нет, состоятелен или не очень, проверяется единственным образом – перечишь ему, задаёшь неудобные вопросы и смотришь, насколько убедительно он работает с возражениями. В математике, кстати, теоремы часто так и доказываются: от противного.

Дурную привычку хочется тащить с собой куда ни попадя. Однако в тему «смысл военной операции РФ на Украине» доступ ей закрыт. Напрочь. Возражения сняты на старте методом отнесения их к дискредитации и т. п. И, кстати, в этом отнесении сквозит известная логика. Как, ты не согласен с тем, что войска применяются правильно? То есть считаешь, что неправильно? Но неправильное применение дискредитирует неправильно применяемое и неправильно применяющих! Так? Так. Значит, ты дискредитируешь. Всех. И воинов. И командование. Самолёты падают, потому что об этом пишут в газетах. Дискредитацию учиняет тот, кто на неё указывает. Пока не указали, всё чики-пуки. Но вот стоит задаться вслух вопросом: ой, а чё это у дяденьки короля там болтается между ног? Как сразу закон об оскорблении величества. «Да, его величество гол, да, но ведь как сокол же. А ты думаешь, как кто, мерзкий охальник?» Всё верно. За решётку охальника.

Но вернёмся к тому, с чего начали. Лектор, выступающий со своими захватывающими историческими трактовками в пустоте аудитории, откуда выведены все, кто мог бы задать ему неудобный вопрос, не имеет значения. Любое утверждение, лишенное возможности гласной верификации, хочу сказать я – то есть искусственно помещённое в стерильные условия недопустимости возражений – не имеет никакого смысла и никакой ценности. Это просто сотрясание пустоты, достигающее эффекта там, где оно с пустотой же и встречается – в гулких головах отдельных граждан, даже если их немало. Это не размышление. Это вообще не мысли, предложил бы я заметить. Может быть декламация? Да, вероятно. Но тогда это и надлежит объявлять соответствующим образом. «А сейчас я почитаю вам стишки…»

Извиняюсь, что приходится в XXI веке изрекать сентенцию, которая приобрела статус «общего места» где-то на заре эпохи Просвещения, но: мысль, если она в ком-то или в чём-то присутствует, рождает другую мысль (акцент на слове «другой»), а если нет, то это что-то иное. Вот декламация совсем не обязательно пробивает на желание почитать что-нибудь встречно. Но мысль – это по сути речевой акт, ждущий адекватного ответа. Сознание коммуникабельно. Разум диалогичен. Мысль – не то, в ответ на что молчат. И мысль не то, что затыкает рот, приходя в голову. Не надо путать её с чем-то другим.

Вышесказанного вполне достаточно для следующего утверждения. Действие, смысл которого нельзя обсуждать, не имеет смысла. Вообще. По-определению. Оно лишается смысла теми, кто закрывает обсуждение. Пусть те, кто наложил «те самые санкции», попытаются как-нибудь чем-нибудь поразмыслить об этом. Кажется, тут отметились депутаты ГД? Ну да, страна у них не место для дискуссий о происходящем в стране. В итоге дискуссии, даже патриотические, должны мигрировать куда-то далеко, чтобы попытаться с расстояния проникнуть сквозь завалы пропагандистского шлака к сути текущего конфликта, а тем самым спасти его понимание  и понимание в целом начавшейся 24 числа «февральской эволюции».  

Полагаю, что национальное (и оно же рациональное) обсуждение смыслов совершающегося на глазах огромного по важности события (не путать, ещё раз, с дичайшим завыванием вокруг на эту тему, каковое нельзя назвать обсуждением), во-первых, вернуло бы его смысл на место, а во-вторых как следствие максимально усилило бы людей, которые участвуют в нём с оружием в руках. Были ли потери первых недель операции на Украине хотя бы в какой-то степени обусловлены смысловой дезориентацией, в которой оказались, перейдя границу, российские войска, за что, если это так, отвечают штатные интерпретаторы происходящего? Когда всё закончится, придется подумать, какую роль сыграли в моральной мобилизации или демобилизации войск концепты, которые добрая Родина руками деятелей агитпропа положила в «солдатские ранцы».  Я не уверен, что они «годны к употреблению». 

Есть вещи, в которых недопустимо фальшивить. Дезориентирующее целеуказание в военное время приравнивается к диверсии. Любые расхождения спущенных сверху пропагандистских описаний реальности и реальности оказывают деморализирующее воздействие, которое усугубляется в стрессовых полевых условиях. И если будет установлено такое расхождение, это – повод для серьезной работы над ошибками.

Издание «Континент Сибирь», https://ksonline.ru/447724/zachem/, 15 апреля 2022 г., автор: Вадим Кашафутдинов